Наука в Сибири

от 04.03.2022 г.

Оригинал статьи


Гендерное неравенство в науке

Мы задумали и начали готовить этот текст еще до всех произошедших событий, по мотивам опросов и комментариев в нашем инстаграме к празднованию Дня женщин и девочек в науке. В сегодняшней ситуации мы стараемся делать хорошо свою работу, поэтому решили выпустить материал.

Вопрос гендерного неравенства частенько вызывает бурные споры. Кто-то считает, что никакого неравенства нет: законодательно все равны, а как это реализуется — уже другой вопрос. Если и меньше где-то женщин, то они просто сами туда не хотят. Другие говорят о предвзятом отношении на основании пола, предлагают взглянуть на количество женщин — директоров институтов и женщин-академиков. Так всё же: есть гендерное неравенство или нет? А если есть, как с ним бороться и стоит ли это делать?

Гендерное неравенство и сексизм в науке: да или нет?

Согласно индексу Gender Gap Index, Россия занимает по уровню гендерного неравенства 81-е место (на 2021 год), при этом ее опережают не только скандинавские страны, где гендерное неравенство признается одним из самых низких в мире, но и, например, Таиланд и Казахстан.

Gender Gap Index рассчитывается на основании четырех параметров: здоровье и продолжительность жизни, высшее образование, разрыв в занятости и размере оплаты труда, участие в политике. Очевидно, что по первым двум показателям у России ситуация складывается лучше, чем по двум другим. Все мы слышали про то, что женщины в нашей стране живут дольше, чем мужчины, а высшее образование доступно независимо от пола. Однако поступая на направление, которое считается в обществе мужским, женщина может столкнуться с предвзятым отношением к себе со стороны других студентов или преподавателей.

«Не буду отвечать за все науки, скажу только за свою: химию и физику, — неравенство есть, причем со школы и университета. В каждом возрасте — свои проблемы. В студенчестве мне лектор в глаза говорил: “Девушка физику знать не может” (он отказывался мне выставить мои высокие баллы за контрольную, подозревая, что я списала), но мой семинарист, который знал, как я работаю на семинарах, отвечал: “Эта может!”, — рассказывает старший научный сотрудник ФИЦ «Институт катализа им. Г. К. Борескова СО РАН», доцент Новосибирского государственного университета кандидат химических наук Анна Владимировна Нартова. — И тут есть гендерный момент, “эта”— может, получается, “эта”— исключение? Но мой семинарист был замечательным, спасибо ему и за поддержку, и за знания. Позже, когда я стала уже преподавателем физического факультета, никаких гендерных притеснений я не испытывала. Когда мы учились в университете, у нас в группе было всего шесть девушек (через двадцать лет в академической науке осталась я одна, парней — непропорционально больше). С введением ЕГЭ количество девчонок на химии и физике заметно увеличилось. Стало гораздо проще пробовать поступать в те вузы, в которые раньше было поступать страшно. В целом ЕГЭ и квоты на молодых в грантах значительно облегчили заход девушек в науку», — считает Анна Нартова.

«Ловлю себя на мысли, как это ни прискорбно, что у меня, как у преподавателя, есть немного разное отношение к студентам мальчикам и девочкам, — признается заведующая кафедрой массовых коммуникаций Гуманитарного института НГУ кандидат философских наук Виктория Евгеньевна Беленко. — Мне почему-то кажется, что мальчики менее собранные, менее обязательные что ли, им сложнее сосредоточиться и выполнить задание. То есть девочки, например, переделывают и сдают работу на второй раз, а мальчикам нужно больше попыток. Я бы назвала это процедурной лояльностью. Речь не идет о том, чтобы делать поблажки юношам, но по моему опыту им приходится больше раз напомнить, больше попыток дать. Речь не о том, что к девочкам я строже, но среди тех, кто учится плохо, процент мальчиков все-таки выше. Хочется дать им шанс».

«Я на протяжении всего времени, что нахожусь в научном сообществе, включая этап обучения в университете, ни разу не сталкивалась с какой-либо дискриминацией по гендерному признаку», — говорит старший научный сотрудник Института неорганической химии им. А. В. Николаева СО РАН доцент НГУ кандидат химических наук Елизавета Викторовна Лидер. Однако она согласна с Анной Нартовой, что девушки по каким-то причинам не связывают свою жизнь с наукой: «На нашем потоке в университете девушек обучалось больше, чем парней, то есть при зачислении приемные комиссии не делают никаких преференций мужчинам. Но после получения диплома часть девушек по тем или иным причинам не пошла в науку, в то время как парни практически полным составом трудятся в науке по сей день, достигая определенных успехов. Среди моих однокурсниц, кто пошел всё же в аспирантуру, кандидатские диссертации защитили все, значит, и на этом этапе проблем не возникало, но численно девушек стало меньше. А вот дальше начинаются трудности и преодоления, на которые отважатся уже единицы. Многие, будучи кандидатами наук, предпочитают трудиться под руководством более опытных коллег, не предпринимая даже попыток дальнейшего развития, но зато посвящая свою жизнь семье/отдыху/хобби», — предполагает Елизавета Лидер.

«Приходя в институты на дипломную практику, девушки часто слышали и, к сожалению, слышат такие фразы: “Девушек не берем, они уйдут в декрет”, “Девушек не берем, они не смогут работать на приборе”. В свое время меня (отличницу!) взяли далеко не в первую лабораторию, в которую я обратилась, и всё с той же формулировкой: девушек не берем. Мой завлаб рискнул, при том что лаборатория была традиционно мужской, и вот я уже 22 года работаю в ней. Время показало, что это всё было к лучшему. Мне очень повезло попасть в такой коллектив, и надеюсь, что завлаб тоже не пожалел. На мой взгляд, ситуация с отказами не изменилась, но увеличение доли девушек в университете вынужденно приводит к росту их доли в институтах», — говорит Анна Нартова.

Однако, к сожалению, данные НИУ ВШЭ говорят о снижении доли женщин-исследовательниц за период с 1995-го по 2017 год, с 48 до 39 %.

«Основная общая проблема всех ученых (и мужчин, и женщин) — это недофинансирование научных исследований и отсутствие современного высокотехнологичного оборудования для проведения работ на мировом уровне. Особенно это заметно в научных организациях второго и третьего уровня, которые ведут научные исследования в прямом смысле на энтузиазме сотрудников. И вот тут, поскольку представительницы женского пола больше склонны к поиску комфорта и равновесия, в том числе и в рабочем пространстве, приток женщин в науку резко снижается сам собой», — считает Елизавета Лидер.

Вернемся к Gender Gap Index. Разрыв в уровне заработной платы между мужчинами и женщинами остается актуальным и для научной сферы. «Согласно статистике Росстата, средняя зарплата женщин в 2015 году составила 73 % от мужской <…>. В науке это соотношение в целом сохраняется»,— говорят данные Высшей школы экономики. То же самое касается и сферы преподавания, где, согласно данным другой работы, «в среднем мужчины преподавательской сферы зарабатывали в последние годы (данные до 2018 года. — Прим. ред.) примерно на 16,3 % больше, чем женщины. При равных же должностных статусах, степенях и опыте работы разница в доходах составила 8 % в пользу мужчин. А если смотреть тему в динамике, то самой высокой такая разница зарплат была во время посткризисного восстановления страны (2010—2013 гг.), а самой незначительной — в кризисные годы (2008-й и 2014 год). Получается, что во время экономического роста мужчины распределяют “избыточные” деньги чаще всего между собой».

Также доля женщин меньше среди тех, кто занимает высокие административные должности в сфере науки и образования, а зарплаты женщин (даже на одинаковых должностях) — ниже. В 2018 году НИУ ВШЭ исследовала, как распределены между мужчинами и женщинами должности ректоров российских вузов и директоров институтов. «Результаты подтвердили, что на постах управленцев в науке и образовании женщин явное меньшинство — 12,8 % среди руководителей институтов ФАНО (ныне упраздненного. — Прим. ред.), 16,3 % — среди ректоров вузов Минобра и 13,3 % — среди ректоров вузов Минздрава. В ходе этого исследования был также проведен и анализ гендерной разницы зарплат российских ректоров и директоров институтов. Оказалось, что медианный доход женщин — директоров институтов составляет 66,9 % от мужских зарплат, а ректоров — 89,2%».

«Девушек с высшим образованием примерно столько же, сколько и парней, кандидатов наук уже меньше, докторов наук — в разы меньше, среди членов Академии наук женщин — единицы», — говорит Елизавета Лидер, однако по ее мнению, возможность построить научную карьеру есть у всех, просто девушки реже выбирают этот путь: «Есть примеры успешных женщин-руководителей в науке. Их мало, но сам факт их существования говорит о том, что всё возможно. Однако, зная жизненный путь этих руководительниц, можно утверждать, что когда-то они явно сделали выбор между семьей и карьерой в пользу карьеры».

«На этапе избрания в Академию наук, как и когда женщина претендует на какую-то высокую административную должность, есть определенное противодействие, — уверена заведующая лабораторией биоорганической химии ферментов Института химической биологии и фундаментальной медицины СО РАН академик Ольга Ивановна Лаврик. — Достаточно, например, посмотреть результаты голосования при выборе новых членов РАН на Общем собрании РАН. Всегда этот коллектив отмечает меньший суммарный рейтинг для женщин-кандидаток. Для того чтобы это изменилось, нужно менять менталитет. Женщина в нашей стране, да и во всем мире, воспринимается не наравне с мужчиной. Проблемы существуют везде, но в Европе, например, есть специальные позиции профессоров для женщин, они ведь не случайно были введены, значит, сложно по тем или иным причинам получить такую позицию, конкурируя с мужчинами. И причина — в менталитете. Когда речь идет о высоких позициях в карьере — это мужской мир, независимо от того, насколько высоки достижения женщины».

В 2015 году «Наука в Сибири» делала инфографику о том, как представлены женщины в Сибирском отделении, на тот момент среди директоров институтов женщин было всего пять. Сейчас кажется, что на руководящих постах женщин стало больше, однако, если посмотреть, например, на должности научного руководителя института, то ни одной женщины вы там не найдете, даже в тех областях, которые считаются традиционно женскими: в биологических, химических, гуманитарных науках.

«Я четыре года работала в американском университете, в School of Chemical Engineering не было ни одной женщины-профессора, а я была единственной женщиной-постдоком, однако было заметное количество аспиранток. А вот менеджмент (секретари, отдел кадров, отдел снабжения и так далее) — все были женщины. Вероятно, в целом по департаменту было равенство полов. Там же я участвовала в огромном проекте — коллаборации большого количества университетов и National Labs: тоже много аспиранток, я — единственная постдок и ни одной женщины-профессора. Надо заметить, что у нас ситуация значительно лучше», — говорит Анна Нартова.

«Я не сталкивалась с гендерным неравенством, но подозреваю, что оно существует, — предполагает Виктория Беленко, — если есть альтернатива — выберут мужчину, но если альтернативы нет, соглашаются с женской кандидатурой (например, на заведование кафедрой). Еще, по моим ощущениям, когда речь идет о представительской функции — необходимости отстаивать интересы подразделения, института, факультета, например на ученом совете НГУ или в министерстве, то тоже выберут мужчину как более убедительного. Я понимаю, что женщины считаются более эмоциональными и из-за этого менее взвешенными и умеющими аргументировать, но это ощущение быстро проходит, если работаешь хорошо».

«Бывали случаи, когда мне высказывались претензии, что я незаслуженно получила ту или иную позицию. Полагаю, это связано с непримиримостью со стороны коллег-мужчин, что они “проиграли” женщине, — рассказывает Елизавета Лидер. — Вот от этого стереотипа нашему обществу, считаю, нужно отходить, сейчас еще сильно убеждение, что мужчина получает должность, потому что достоин и много для этого работал, а женщина — потому что “повезло”, “красивые глаза” и другие менее лестные причины».

Результаты ряда зарубежных исследований показывают, что женщин цитируют реже, чем мужчин (например, вот здесь об этом говорится). При этом за последние 20 лет мужчины цитировали представителей своего пола на 70 % чаще, чем женщин, а женщины, как правило, цитировали других женщин чаще, чем мужчины. Получается порочный круг: женщины реже публикуются и цитируются, хуже продвигаются по карьерной лестнице и, как следствие, опять же реже публикуются. Можно было бы предположить, что частота публикаций работ, сделанных женщинами, связана с их более низким качеством, но это не так: при двойном слепом рецензировании (когда автор не знает своего рецензента, а рецензент — автора) статьи, написанные женщинами, принимаются к публикации чаще и оцениваются выше. Также женщинам сложнее получить приглашение на стажировку и устроиться на работу. Женщины-матери считаются менее компетентными, а поэтому им меньше платят.

«Я считаю, из-за того, что женщина часто совмещает семью и работу, ей приходится быть гораздо более эффективной. Мне это скорее удается, может быть, поэтому я и не сталкивалась с дискриминацией, — говорит Виктория Беленко. — Меня этому научили дети (у Виктории трое детей: двое сыновей и дочь. — Прим. ред.), которые были со мной, пока я писала диссертацию. Я могу работать почти в любых условиях. Мне кажется, у мужчин больше чистого времени на работу, и они могут позволить себе быть более расслабленными в ней. Я-то лишь мечтаю о возможности спокойно поработать, не делая математику/русский/труды, не отвозя детей в школу, не отвечая попутно на тысячу вопросов — просто сесть и сосредоточиться на статье. Спокойно поработать — это само по себе большое счастье».

Почему ситуация складывается именно так?

«Наука — это лишь одна из многочисленных сфер профессиональной деятельности человека. Если сексизм есть в обществе, то он, несомненно, проявится и в науке. Я считаю, что сексизм вызван исключительно экономикой. Если экономические условия существования человека приводят к распределению ролей по половому признаку, это не может не отразиться на традициях в отдельной профессиональной среде. Поэтому сексизм — это не причина, а следствие общественного уклада, как и связанные с ним барьеры для всестороннего развития личности», — считает научный сотрудник Института теоретический и прикладной механики им. А. С. Христиановича СО РАН кандидат физико-математических наук Михаил Андреевич Ядренкин.

«В современной науке успешно работают как мужчины, так и женщины, — говорит старший научный сотрудник Института химии твердого тела и механохимии СО РАН, заведующий лабораторией НГУ кандидат химических наук Денис Александрович Рычков. — Предполагаю, что смешанные коллективы в итоге более эффективны и изобретательны, ведь тип мышления, сильные и слабые стороны у мужчин и женщин в работе различаются. Что касается гендерного неравенства, то оно есть во многих областях, и это результат недальновидности руководителей и организаций. Наука, к большому сожалению, не является исключением».

Одной из самых распространенных причин неравенства также оказывается способность женщин рожать детей и связанный с этим перерыв в работе.

«Один ребенок — обычно не проблема, — говорит Анна Нартова (у Анны трое дочерей. — Прим. ред.). — И дальше будет еще проще, потому что пандемия показала всем, что на два года (а столько нужно, пока ребенок не пойдет в садик) вполне можно и притормозить. Но, конечно, если женщина хочет остаться в профессии, и тем более, если у нее детей больше одного, она должна работать, пусть в сниженном режиме. И тут есть несколько моментов, которые будут влиять на то, сможет ли женщина продолжать работать. Во-первых, помощь коллег, которые войдут в положение, поделятся удобным экспериментальным временем. Во-вторых, продолжить работу будет проще, когда ты уже достигла определенного уровня в профессии, есть запас экспериментальных данных, а анализ, написание статей и другая подобная работа занимает не так много времени, как в молодости, в силу опыта и осознанности. И наконец — поддержка семьи, и в первую очередь мужа, который нормально отнесется к тому, чтобы посидеть пару часов с грудным ребенком, к отсутствию обеда и так далее. Работающая мама — это огромное напряжение, на которое должно хватить сил и здоровья. И речь не идет о выдаче какого-то супербольшого результата. С другой стороны, в декрете руки заняты, а голова — свободна, именно в это время могут прийти новые и интересные идеи».

«Из-за рождения ребенка и того, что отпуск по уходу за ним часто берут женщины, они вынуждены выпадать на определенный срок из рабочего процесса, — говорит Денис Рычков. — Во-первых, любая пауза делает более сложным профессиональный рост из-за сокращения времени, которое посвящается работе и самообразованию. Во-вторых, паузы могут отрицательно сказываться на публикационной активности и, как следствие, мешать при подаче заявок на финансирование. В-третьих, зачастую, и к моему огромному огорчению, пауза в работе учитывается работодателем при найме на работу, особенно на административные должности: работодателям, на первый взгляд, “выгоднее” брать мужчин, так как затем не придется искать нового сотрудника на временную позицию».

О необходимости выбора между деторождением и карьерой говорит и Ольга Лаврик. При этом нужно отметить: перед мужчинами такого выбора не стоит, потому что детьми обычно занимается жена мужчины-ученого. «Должно быть желание самой женщины делать карьеру. Если женщина проводит в декретном отпуске пять-шесть лет (в России допустимы такие длительные отпуска по уходу за ребенком), это значит, что никакой серьезной карьеры в науке она уже не сделает. Наука развивается настолько стремительно, что после декрета даже длительностью в три года, еще три года будет нужно на то, чтобы вновь войти в работу. Конечно, это относится к ситуации, где женщина полностью выключена из рабочего процесса: не читает выходящих статей и книг, не контактирует с коллективом и вообще никаким образом не следит за происходящим в науке. Я считаю, что такие длительные отпуска не подходят для амбициозных женщин-ученых. Длительных отпусков после рождения детей в западных странах вообще не существует. Конечно, если женщины хотят продолжать работать после рождения детей только в ранге исполнителей, не делая карьеры, — этому нет препятствий», — считает Ольга Лаврик.

Она подчеркивает, что женщина должна быть готова посвятить свою жизнь работе, это должен быть серьезный приоритет, потому что научная деятельность требует очень много времени и вложения сил.

Ольга Лаврик:

«Это мое твердое убеждение, что нужно иметь способности и много работать. Для защиты кандидатской и докторской у нас нет каких-то препятствий для женщин. Хотя, возможно, уже при защите докторской диссертации должен быть определенный авторитет в научном сообществе, и это зависит от способностей и эффективности работы. Здесь должна отметить, что из-за особого отношения к женщинам, возможно, им необходимо работать не просто хорошо, а очень хорошо и иметь безусловные достижения в своей области науки. Конечно, чтобы женщина сделала карьеру, нужна поддержка семьи: если женщина способный, талантливый человек, то очень жаль, если она не реализует свои способности».

Однако, по данным опроса за 2014 год, девочкам оказывают немного меньшую поддержку при выборе научной профессии, чем мальчикам: так, 28 % родителей были бы рады, если бы сын стал научным работником, а аналогичному выбору дочери обрадовались бы 24 %. Определенную роль может играть и отсутствие соответствующих ролевых моделей: если в учебниках содержатся изображения женщин-ученых, школьницы лучше успевают в естественных науках.

«Я думаю, что у женщин есть смещение представления о ценном и важном, — считает Виктория Беленко, — и почитать перед сном книжку ребенку может быть ценнее, чем почитать научную статью. Карьера, успехи на работе выглядят менее значимыми, чем сделать своих детей счастливыми. Я через детей в вечность смотрю, зачем мне за земное цепляться, — хотя такой взгляд может и покажется кому-то странным».

«Нам нравится думать, что выполнение неоплачиваемой работы — личный выбор отдельных женщин, ухаживающих за членами семей по собственному желанию», — пишет в книге “Невидимые женщины: Почему мы живем в мире, удобном только для мужчин. Неравноправие, основанное на данных” Кэролайн Криадо Перес. — Но это не так. Неоплачиваемый труд женщин — это труд, в котором нуждается общество в целом, от которого выигрываем мы все. И если государство сокращает расходы на социальные услуги, которые за счет налогов оплачиваем мы все, потребность в этих услугах не исчезает. Просто они перекладываются на плечи женщин — со всеми вытекающими отсюда негативными последствиями для динамики женской занятости и ВВП». При этом надо понимать, что этот труд перекладывается на плечи женщин из-за сложившихся стереотипов и вследствие экономического неравенства (женщины получают меньше, чем мужчины, а значит, им будет сложнее обеспечить доход семьи).

«Иногда я замечаю, что женщины сами без сожаления уступают руководящие, представительские функции, предпочитая оставаться серыми кардиналами, заместителями», — говорит Виктория Беленко.

Что можно сделать с гендерным неравенством в науке?

В опросе в нашем инстаграме (который, конечно, нельзя считать полноценным методом социологического исследования) 71 % проголосовал против квот и специальных конкурсов для женщин (всего приняли участие около ста человек). При этом в другом вопросе о возможных мерах поддержки для женщин выбирали «зачесть отпуск по уходу за ребенком» 31 раз, «открыть больше детских садов и яслей» — 38 раз, «обязательный отпуск для пап» — 28 раз, «конкурсы, курсы для женщин» — 6 раз (выбрать можно было только один вариант).

Если исходить из того, что одной из основных причин является деторождение и, как следствие, отпуск по уходу за ребенком, возможно, необходимо развитие социальной инфраструктуры: яслей и детских садов. «Обязательно должны быть сохранены ведомственные детские сады, в которые дети сотрудников идут без очереди по достижении требуемого возраста, — подчеркивает Анна Нартова. — Если женщина вынужденно будет сидеть с ребенком дома до четырех-пяти лет, а средств семьи не будет хватать на частный детский сад или няню, то женщина скорее уйдет из науки».

Считается, что меры социальной поддержки дают дополнительную нагрузку на бюджет, однако, согласно данным Women’s Budget Group, если женщины, отдав детей в садик, выходят на работу, то они начинают платить налоги, эти поступления (в сочетании с тем, что в этот момент перестают платить соответствующие пособия) покрывают от 89 до 95 % ежегодных затрат на детские учреждения. Результаты двух пилотных исследований Европейской экономической комиссии ООН говорят о позитивном влиянии дошкольного образования на экономику в целом: инвестиции в дошкольное образование в долгосрочной перспективе способствуют экономическому росту. Благодаря им к 2080 году ВВП мог бы вырасти на 3,5 %.

Когда женщина отдает ребенка в садик и выходит на работу, общество может оказывать на нее моральное давление, апеллируя к факту, что матери необходимо лично проводить время с ребенком для его гармоничного развития. Однако данные зарубежных исследований показывают, что в долгосрочной перспективе дети, посещавшие дошкольные учреждения, оказываются более успешными в жизни. Обозначенные выше пилотные исследования также показывают, что американцы, посещавшие детские дошкольные учреждения, к 40 годам имеют больше шансов получить работу, чем те, кто не ходил (76 % и 62 % соответственно), и более высокий медианный доход ($ 20 800 и $ 15 300). Они чаще становятся домовладельцами (37 % и 28 %), покупают автомобили (82 % и 60 %) и открывают сберегательные счета (76 % и 50 %).

Также очевидной мерой поддержки может быть учет декретного времени в том или ином виде. «Я считаю справедливым внедрение политики остановки часов для женщин в декретном отпуске при выделении и продлении грантов на научные исследования, — говорит Елизавета Лидер, — а также увеличение возраста участия в молодежных конкурсах женщин, которые вынуждены были поставить на паузу научную карьеру ради семьи». С ней согласна и Анна Нартова: «Время декрета и отпуска ухода за ребенком должно учитываться при аттестации/избрании/переизбрании на должность. В том смысле, что надо понимать, что женщина не работала либо работала меньше, что нужно время, чтобы набрать эти показатели».

«На мой взгляд, требуется пересмотр критериев определения “молодой ученый”, а также грантовой политики в отношении молодых ученых, которые не имели возможности заниматься профессиональной деятельностью в течение долгого времени, но при этом занимались общественно полезным делом (служба в армии, отпуск по уходу за ребенком и тому подобное), — считает Михаил Ядренкин. — Очевидно, в их отношении необходимо эквивалентно увеличить возраст молодого ученого, чтобы дать возможность реализации себя в профессии наравне с коллегами, необремененными такими обстоятельствами, как это сделано, например, в РЖД».

«Другим вариантом может быть частичная компенсация для подразделений и организаций времени, когда сотрудник не может работать полный рабочий день, — предлагает Денис Рычков. — Ведь для выполнения объема работы приходится искать и трудоустраивать новых людей, обучать работе (или специфике), далее решать вопрос о создании новых рабочих мест для этого сотрудника при возвращении женщины из декретного отпуска».

Поскольку желание женщины делать карьеру именно в науке — также важный инструмент для предотвращения неравенства, то необходимы меры, которые бы поддерживали такие желания и позволяли им возникать. «Я считаю важным сохранить систему единого государственного экзамена. Можно спорить о его формах, но то, что сам по себе он позволяет расширить и географическое разнообразие студентов, и упростить доступ к престижному образованию девушек, это точно, — уверена Анна Нартова. —Отдельной задачей является воспитание детей. Девочек, которые уверены, что они не хуже, не глупее мальчиков. И мальчиков, которые готовы в будущем участвовать в воспитании детей (за исключением моментов, в которых маму не заменить, конечно) и домашних делах на равных, не принижающих место женщины и ее карьеры».

«Я всегда понимала, что нужно рассчитывать только на себя и мне никто не поможет, я должна работать даже больше, лучше, чем мужчины, я никогда не ждала поддержки от сильного пола и никогда к этому не стремилась. Эта независимость очень важна. Ощущать себя наравне с мужчинами, чувствовать, что ты всё можешь. Никогда нельзя считать их заведомо сильнее и признавать их превосходство в профессии, — убеждена Ольга Лаврик. — На определенном этапе своей карьеры я поняла, что я могу встать вровень с другими успешными учеными, почувствовала свою силу. Я очень люблю свою работу. Я живу этим. Для меня это даже не работа, это — моя жизнь. Кстати, зачастую я не наблюдала у моих коллег-мужчин такой преданности делу, увлеченности им. Для многих из них наука не является самим смыслом жизни, а скорее — способом сделать карьеру, получить высокие позиции, стать начальником. У женщин-ученых такого апломба явно меньше, а вот увлеченности бывает и побольше».

Еще один инструмент, который часто принято осуждать, — квоты для женщин. «Если женщина решает рожать более одного ребенка и хочет сама участвовать в их воспитании, а не передавать бабушкам, нянькам, скорее всего, она должна отказаться от большой административной карьеры. Или отложить ее на после. Опять же, отдавая себе отчет, что затем она будет конкурировать с коллегами значительно младше себя. И вот тут, возможно, были бы полезны квоты, о которых сейчас так часто говорят, — считает Анна Нартова. — В целом у женщины есть шанс сохранить свою научную карьеру: можно писать статьи, преподавать (опять же, с некоторых пор нам стал доступен дистант, например для лекционных курсов). Идеи женщины и ее профессионализм никто не отнимет. Надо только любить свою работу и чтобы повезло с коллегами (которые зачастую мужчины). Мне повезло, моя карьера — это компромисс между материнством и наукой, преподаванием».

О необходимости специальных мер для соблюдения гендерного баланса говорит и Ольга Лаврик: «Если посмотреть программы ведущих конференций в России, процент женщин, выступающих с пленарными докладами (key-note presentation), всегда низкий. На Западе такого нет, но там подобная ситуация не складывается стихийно, просто оргкомитет следит за гендерным соотношением докладчиков. У нас идея о том, чтобы проверить это соотношение, возникает, только если это международный съезд с участием международных организаций, проходящий в России. Либо если об этом кто-то задумается в оргкомитете и выступит с предложением соблюсти гендерный баланс. Мне кажется, что изменение ситуации нужно начинать с конференций молодых ученых, чтобы новое поколение исследователей понимало и принимало необходимость приглашать в качестве ключевых докладчиков и мужчин, и женщин. Тогда, может быть, это станет правилом и для всех научных конференций».

Относительно специальной финансовой поддержки многие высказываются негативно, подчеркивая, что при финансировании исследований важна научная ценность проекта. «Системно это проблему не решит, — считает Анна Нартова. — Учитывая, что изначально в науку заходит приблизительно равное количество мужчин и женщин, теоретически финансирование должно быть пропорционально разделено по гендерному принципу. Едва ли такое возможно». «Я уверен в обратном эффекте. По-моему, нет ничего более унизительного для человека, как отнесение его к отдельной категории граждан, — настаивает Михаил Ядренкин. — Для меня данная мера поддержки такая же дикая, как если бы ввели гранты и стипендии, выделяемые по цвету кожи, национальности или на основании сексуальной ориентации. Такие гранты не только признают существование сексизма, но и автоматически выделяют женщин из полноценной научной конкуренции, создавая для них особые условия, что лишь сильнее усугубляет неравенство».

Однако финансирование пригодилось бы женщинам не только непосредственно для научной работы, но и для того, чтобы «купить» себе свободное время для проведения исследований и подготовки статей. Кэролайн Криадо Перес в своей книге описывает фонд, который создала в Германии лауреат Нобелевской премии по физиологии и медицине (за открытия в области генетического контроля на ранних стадиях развития эмбриона) Кристиана Нюсляйн-Фольхард, осознав, в сколь невыгодном по сравнению с коллегами-мужчинами положении находятся ее аспирантки, имеющие детей: «Женщинам — научным работникам, имеющим детей, фонд платит месячные пособия, которые разрешается тратить на “всё, что облегчает домашнюю нагрузку: бытовые услуги; средства экономии времени, включая посудомоечные машины и электросушилки; услуги няни в вечернее время и в выходные, когда детские сады закрыты или недоступны”. При этом женщины, получающие пособия, обязаны продолжать исследовательскую работу в немецких университетах как до, так и после получения докторской степени».

«Главные борцы с сексизмом — всеобщее бесплатное образование и медицина высокого уровня, гарантия трудоустройства каждого члена общества и отсутствие безработицы, пропаганда научного метода познания мира, введение передовых технологий в общественное пользование: всё то, что дает человеку возможность свободно развиваться и эффективно работать с помощью своего ума», — уверен Михаил Ядренкин.

«Наиболее действенным способом было бы осознание долгосрочных преимуществ трудоустройства, работы и профессионального роста женщин в науке, — считает Денис Рычков. — На долгосрочном этапе это позволит получить более высокие результаты».

Кэролайн Криадо Перес говорит о том, что исправить гендерный перекос поможет сбор большего количества данных о женщинах. При отсутствии таких данных некоторые проблемы просто остаются за полем внимания при принятии каких-либо решений, и наука здесь может как раз помочь собрать эти данные, но для этого нужно, чтобы в самой науке были женщины: «Наука — не удел посвященных, живущих в башне из слоновой кости. Академическая наука оказывает серьезное влияние на государственную политику, на медицину и здравоохранение, на трудовое законодательство. Наука влияет на все сферы человеческой жизни. Вот почему так важно не забывать о женщинах-ученых».

Юлия Позднякова

Фото из открытых источников, портреты предоставлены спикерами