Оригинал статьи


«СОРАН info»,
от 06.06.2014 г.»



«Биомедицина и клеточные технологии: преодолеем ли отставание?»

Эти направления исследований сейчас — передовая повестка науки во всём мире. Однако Россия здесь отстаёт на 15-20 лет. На круглом столе в рамках форума «Технопром-2014» учёные объяснили причины и предложили свои способы решения этой проблемы, а также рассказали о новейших достижениях и последних тенденциях в области биомедицины и клеточных технологий.

«На сегодняшний день персонализированная медицина уже прочно вошла в нашу жизнь», — считает директор Института химической биологии и фундаментальной медицины СО РАН Валентин Викторович Власов. Появляются различные виды терапии в зависимости от определённой мутации, читаются длинные последовательности ДНК… В новосибирском Академгородке действует единственный за Уралом центр секвенирования, в котором изучают генетические различия народов России. Стоимость расшифровки генома конкретного пациента уже удалось снизить до тысячи долларов. Сейчас эту технологию готовят к внедрению в медицину в новосибирском Технопарке.
Полное геномное секвенирование позволяет выявить новые РНК, маркирующие заболевание. Например, изучив рециркулирующие плотные клетки в крови беременной женщины, можно уже на ранней стадии определить генетические дефекты будущего плода, а при искусственном оплодотворении — выбирать наиболее здоровых эмбрионов.
Генотерапия становится абсолютной реальностью. Небольшая РНК, направленная на определённый участок ДНК, локализует белок и позволяет расщепить цепочку там, где нужно — то есть проводить так называемое редактирование генома: удалять ненужные мутации и вводить необходимые гены, если их не было.
Новейшее направление биомедицины — индуцированные стволовые клетки, банк которых создаётся в лаборатории эпигенетики развития Института цитологии и генетики СО РАН. «Мы вносим в клетку мутацию, вызывающую определённую болезнь, и получаем пациента в чашке Петри. На сегодняшний день у нас имеется коллекция линий от болезней Паркинсона, Альцгеймера, сахарного диабета. Скрининг малых молекул позволяет сэкономить миллионы долларов на поиске лекарственных препаратов», — рассказывает доктор биологических наук Сурен Минасович Закиян.
Совместно с Научно-исследовательским институтом клинической иммунологии и Новосибирским институтом патологии кровообращения имени академика Е.Н.Мешалкина в Сибирском отделении РАН проводятся работы по заместительной терапии, то есть по выращиванию из клеток других тканей организма — хрящей, сосудов и т.д.






«Перспективы на сегодняшний день выглядят абсолютно безграничными. Проблема в том, что у нас все идёт довольно медленно,— считает академик Власов. — На территории Новосибирска сейчас существует биомедицинская структура кластерного типа, в которой соединены институты СО РАН, СО РАМН, Технопарка, НГУ, НГМУ. Есть компании, ведущие в этом направлении реальную деятельность. По ряду приборов и клеточных технологий мы вполне способны выйти на передовой уровень. Нам нужно научиться сообща влиять на распределение государственных ресурсов, потому что биомедицина — это та отрасль, в которую нужно вкладываться сегодня, завтра может быть уже поздно».

«С помощью клеточной технологии можно лечить практически любые заболевания: рак, атеросклероз, инфаркт миокарда, инсульт, аутоиммунные, аллергические патологии», — утверждает директор Научно-исследовательского института клинической иммунологии, академик РАМН Владимир Александрович Козлов. В чем её преимущество перед другими методами терапии? Первое — клетки берутся из больного организма, лечатся in vitro и возвращаются обратно, где начинают работать, как здоровые. А обычное лекарство действует и на все другие органы. Второе — эта технология позволяет за один раз избавиться от заболеваний, лечение которых в иных случаях может длиться всю жизнь пациента. В третьих, она обходится значительно дешевле. Например, годовой курс самого эффективного лекарства, купирующего ревматоидный артрит, на сегодняшний день стоит около 420 тыс. рублей (а многим заболевшим его необходимо проходить ежегодно). Клеточная вакцина обойдётся в 30-50 тыс. рублей и избавляет от недуга за один раз. Похожая ситуация и с бронхиальной астмой.

«Все клетки иммунной системы могут использоваться в лечении. Это говорит о том, что можно разработать терапию против всех заболеваний», — считает Владимир Александрович. «Когда мы вводим стволовые клетки в организм, они продуцируют столько цитогенов, сколько в виде лекарства мы никогда не сможем создать сами», — рассказывает он. С их помощью можно лечить даже бесплодие. Учёные накапливают материал, который подавляет иммунную функцию женщины, и она не отторгает плод. Статистика удачных беременностей после этой процедуры — 50%.

«Основной тормоз развития клеточной технологии в России — отсутствие закона. Также нет двух необходимых компонентов: транскрипционных факторов (они достаточно дорогие и закупаются только за рубежом) и одноразовой пластиковой посуды (тоже привозится из других стран, на нее тратятся колоссальные деньги). Даже если завтра выйдет закон, без этих двух вещей ничего не получится», — уверен Владимир Козлов. Также он считает, что необходимо появление врачей, специализирующихся на клеточных биотехнологиях, которые будут способны ставить диагноз и проводить лечение.

Генеральный директор Государственного научного центра вирусологии и биотехнологии «Вектор» Валерий Николаевич Михеев тоже внёс несколько предложений по преодолению барьеров продвижения разработок российских учёных. Он порекомендовал Министерству образования и науки РФ создать экспертный совет, в полномочия которого входил бы отбор проектов для продолжения исследований. Например, в рамках госконтракта с Минобрнауки в 2011 и 2013 годах в «Векторе» выполнялись фундаментальные поисковые работы, направленные на создание терапевтических вакцин против меланомы. Полученные результаты позволяли перейти к доклиническим испытаниям, но эта работа не получила средств. «Сейчас ситуация сложилась таким образом, что если в рамках федеральной целевой программы не финансировалось проведение доклинических исследований, то и финансирование клинических испытаний в ней становится невозможным. Необходим экспертный совет, который решил бы, какие проекты необходимо продвигать дальше»,— заявил он.
Директор Новосибирского института патологии кровообращения имени академика Е.Н.Мешалкина Александр Михайлович Краськов выделил проблему отсутствия в России центров клеточных технологий. «На сегодняшний день такие организации создаются по всему миру. Больше всего их у США (около 400), Германии (за 200) и Японии (порядка 90). В России ни одного лицензированного и сертифицированного центра нет. Есть только разрозненные группки в рамках научно-исследовательских институтов, люди, которые делают уникальные разработки, доводят их до определенной ступени, а потом ищут им применения. Как правило, эти ученые покидают страну, так как у них нет возможности реализоваться здесь», — рассказывает он. По публикациям мы тоже пока существенно отстаём от стран-лидеров в биотехнологиях. «Необходимые меры, на мой взгляд, — это, прежде всего, создание центров клеточных технологий и установление консенсуса по этому направлению. В Новосибирске на сегодняшний день уже имеется уникальная инфраструктура», — заявил Александр Краськов. Также он отметил нехватку денежных средств. Если в США сейчас тратится более 68% финансирования на разработку биотехнологических продуктов, то в России эта цифра держится на уровне 1,5-2%.

«Что касается государственных мер поддержки, хочу сказать, что в России они недостаточны, — соглашается с ним проректор НГУ по научной работе, член-корреспондент РАН Сергей Викторович Нетёсов. — Доля финансирования исследований в области биомедицины у нас — 20%, тогда как в развитых странах она составляет 40 -50%. России необходимо увеличить число фондов, занимающихся поддержкой этой отрасли. Сейчас в них присутствует большой компонент софинансирования, который тормозит последние стадии доклинических исследований, поскольку доля вклада научной организации доходит до 100%».

«Век XXI — это век биомедицины. Мы отстаём на 15-20 лет от тех исследований, которые проводят мировые научные центры. Однако это не значит, что у нас ничего нет. Существуют отдельные лаборатории, которые работают на высочайшем уровне. В Академгородке готова инфраструктура для клеточного центра — СО РАН, НГУ, НИИ ПК Мешалкина. У нас есть оборудование, но нет расходных материалов. Транскрипционные факторы и разовая посуда обходятся нам в три раза дороже, чем зарубежным коллегам. Мы теряем кадры: 40-60% наших студентов уезжают на Запад, потому что они социально не защищены. Стипендия аспиранта в России составляет 1500 рублей, в Германии — 1500 евро. В таких условиях трудно говорить о научных прорывах», — сетует заведующий лабораторией эпигенетики развития ИЦИГ СО РАН Сурен Минасович Закиян.
Он предложил создать клеточный центр и на его основе консенсус с привлечением всех специалистов профильных направлений в институтах. «Если сейчас мы этим заниматься не будем, не приложим усилий, наше отставание будет просто катастрофическим», — заключил учёный.


Диана Хомякова